Глава 5. О китах и белых медведях.

“Небесное видно повсюду на земле.

И всякий куст горит огнем Божиим.

Обувь же снимают лишь те, кто видит Его”

Элизабет Баррет-Браунинг

Скажу сразу: меня не нужно убеждать, что все окру­­жа­ющее есть результат Замысла. С моей точки зрения, мир при­ро­ды самым убедительным образом свидетельствует о сози­дательной гениальности Творца. Вот лишь несколь­ко примеров, которые пришли мне в голову во время поезд­ки на Аляску.

ü Среди айсбергов, скованных льдами студеных арк­ти­­чес­­ких и антарктических морей, встречаются почти неви­ди­мые ледя­­­ные рыбки. Такая рыба способна существо­вать лишь благо­­да­ря совершенно уникальным свойствам своей крови. Осо­бый бе­­­­­­­ло­­к выступает в роли анти­обледенителя и препят­стствует об­ра­­­­­­зо­ванию кристаллов льда. В крови ледяной рыбки нет ни гемог­лобина, ни крас­ного пигмента. В результате она прак­ти­чес­­ки проз­рачна, что делает ее неви­димой для мно­го­численных врагов.

ü Инстинктивные навигационные способности обыч­­ны­х уток, гусей и лебедей заставили бы побелеть от зависти соз­да­­телей сложнейших современных авиаци­онных нави­га­ционных комплексов. Во время своих пере­летов на юг некоторые гуси пролетают 1000 миль с посто­янной ско­ро­стью пять­десят миль в час прежде чем делают первую остановку.

ü Белые медведи тоже отличаются удивительны­ми нави­­га­ционными способностями. Однажды усыпленного бе­­­ло­­­­­го ме­д­­ведя отвезли за 300 миль от того места, где он был пой­ман. Мед­­ведя выпустили в совершенно незна­комом ему мес­те, однако он без особого труда смог найти дорогу домой — по дрей­фующим, не имею­щим никаких внешних отли­чительных признаков и примет­но­го запаха. Но ни медведи, ни птицы не сравнятся с лососем. Эта рыба может несколько лет плавать по просторам Тихого оке­ана, а затем возвращается в те самые речки, где она появи­лась на свет, своего рода чемпион по интуитивной навигации. (Что позволяет ей находить дорогу? Запах? Маг­нитное поле?).

ü Детеныши мускусного быка рождаются в марте и ап­реле, когда еще стоят морозы до 30 градусов (по Фа­­­рен­­гейту). Когда только что родившийся детеныш падает на землю, окру­жающая его температура на 130 градусов ни­же той, что была в материнском теле. Мать должна тут же обли­зать с него кровь и воды, чтобы они не обледенели. Спустя несколько минут теленок самостоятельно встает на ноги и начинает сосать вымя. Какой пример потря­са­ющей приспо­со­б­ля­емости к внешней среде!

ü У полярных медведиц и медведиц гризли роды про­ходят легко. Они не чувствуют боли по той простой при­чине, что рожают в середине зимы во время спячки. Дете­ныш, поя­вив­­шийся на свет, сам учится сосать.

ü Еще немного о полярных медведях. Несколько лет уче­­ные не могли понять, почему белых медведей и белы­х коти­ков не видно на фотографиях, сделанных с воз­духа в инфракрас­­ном диапазоне. Такие фотосъемки ис­пользуются для под­сче­та числен­­ности популяций живот­ных. В то же время они были видны как четкие темные фигуры на фото­графиях, сделан­ных в ультра­фио­­­лет­о­вом диа­пазоне, хотя обычно белые объекты отра­жа­ют, а не пог­­лощают ульт­рафиолетовые лучи. Казалось бы, совер­ше­н­­но необъяснимое явление. В 1978 году причину обна­ру­жил ученый, работавший в военном ведомстве США. Оказа­лось, что вор­синки шерсти белого медведя вовсе не белые, они проз­рач­­ные. При сканировании под элект­ронным мик­ро­ско­­пом они видны как пустотелые трубки без пигмента. Шерсть высту­пает в ро­ли стекловоло­конных трубок, ко­то­рые задер­жи­вают несу­щие теп­ло ультра­фиолетовые лучи, направляя их в сторону тела медведя. При этом мех соз­дает настолько хороший тепло­за­щит­ный слой, что внеш­няя температура меха мед­ведя прак­­­тически рав­ня­ется тем­­пе­­ратуре окружа­ю­щего льда. Вот почему медведей не вид­но на сде­ланных в ультра­фио­ле­товом диа­па­зоне фотографиях.

Когда я узнаю подобные вещи о мире окружающей нас при­роды, мне хочется написать гимн во славу белого медведя или мускусного быка. И это не был бы единственный в своем роде гимн — в конце Книги Иова мы читаем величественные слова Божии, обращенные к Иову. В Своей речи Сам Бог указывает на чудеса Своего творения, как на убеди­тельное дока­за­те­ль­ство Собственной силы и мудрости. Выслушав ответ Бога, Иов покаялся, посыпав голову пеп­лом.

Как я уже сказал, меня не нужно долго убеждать в на­ли­­­чии общего замысла Божьего. Сле­ду­ет, однако, приз­нать, что дале­ко не у всех чудеса природы вызы­­вают ту же от­ветную реак­цию. Писатель Уокер Перси как-то заме­тил: “Знамения сущест­вования [Божьего] могут быть яв­ле­ны всем, но толковать их можно по-разному, а поэтому они неоднозначны и ничего не доказывают…Чудеса Все­лен­ной не убеждают тех, кто наиболее близко с ними знаком, самих ученых”.

Почему доводы о Замысле, которые предостав­ля­ет нам сама природа, убеждают не всех? Перси прав: природа подает нам сиг­налы, допускающие разное толкование. Я поки­дал Аляску с чув­ством благоговения и восхищения. Бе­лые медведи, воз­мож­но, думают о ней иначе. Наверное, и я не так бы рвался воспеть Аляс­­ку, познакомься, нап­ри­мер, поближе с аляскинской мошкой.

Подобно человеческому сообществу, весь остальной сот­во­ренный мир представляет собой странную смесь прек­рас­ного и ужасного, чудесного взаимодействия и жест­очай­шего сопер­ни­­чест­ва. Апостол Павел писал: “Ибо знаем, что вся тварь сово­купно стенает и мучится доныне” (Рим. 8:22). При­рода — не мать, но наша падшая сестра. Христианский писатель Льюис гово­рил, что христианин обращается к природе не для того, чтобы постигать бо­го­словие — посла­ние ее слиш­ком запу­тан­но, — но чтобы наполнить смыслом богословские рас­суж­дения. “Природа не убедила меня, что славный и бесконечно могу­щест­венный Бог существует. Я познал это иными путями. Природа же наполнила смыслом сло­во “слава”. Я не знаю, как еще я мог бы постигнуть его”.

Было бы преувеличением сказать, что поездка на Аляс­ку попол­нила мои богословские познания. Но когда я переходил вброд красный от лососевой икры ледниковый ручей, когда я наблюдал за тем, как орел ловит в бухте морского окуня, некоторые слова наполнились для меня большим смыслом. Например, такие понятия, как “ра­дость” и “благоговение”.

Вспоминается такой случай. Я ехал по берегу бухточки под странным названием “Вращающаяся рука,” что распо­ло­же­на в нескольких милях от Анкориджа, крупнейшего города Аляски. Нео­жиданно я заметил, что многие машины съез­жают с автома­гистрали в сторону берега. Когда на Аляске машины съезжают с шоссе, это значит, что можно наб­лю­дать нечто необычайно интересное в животном мире. На фоне серо-стального неба вода залива казалась зеле­но­ва­той, покрытой белыми барашками небольших волн. Вскоре я рассмот­рел, что это были вовсе не вол­ны, а киты — се­реб­ристо-белые киты. Целая стая кормилась в каких-то пяти­­­десяти футах от берега.

Сорок минут я как за­ча­рованный наблюдал за ритмич­ными движениями гигантских грациозных животных, величественно всплывающих над океан­ской гладью. Толпа на бе­ре­гу застыла в каком-то благоговейном молчании. Из рук в руки передавались бинокли. Все молча смотрели. Все больше машин съезжало с шоссе. Вдоль берега гоня­лись дру­г за другом собаки. Хозяева не обращали на них никакого внимания. На некоторое время все другое поте­ряло для меня значимость — необходимость заказать ужин, расписание поез­дки, моя жизнь в Чикаго.

Развернувшаяся перед нами сцена была олице­тво­рением без­­молв­ной красоты и величия. Мы хранили мол­чание, пока киты не отплыли дальше от берега. Затем собравшиеся ста­­ли постепенно расходиться, чтобы вер­нуться в свою хло­пот­ливую жизнь, полную забот, которые почему-то уже не казались такими сроч­ными, хотя это и был суматошный буд­нич­ный день.