Глава 29. Пять отравленных слов.

В свое время моя жена Джанет руководила прог­раммой по­мо­щи пожилым людям в одном из беднейших районов Чи­каго. Кто-то однажды заметил: “Когда бедные выражают свою бла­­го­дарность, они не говорят “спаси­бо”. Нет, они просят дать имеще”. Усталая и измотанная после напря­же­нного дня, Джанет отме­тила однажды , что ее действительно осаждают со всех сторон прось­бами об оказа­нии допол­ни­те­ль­ной помо­щи. В этом выс­ка­зывании о бедных крылась какая-то загадка.

Я стал размышлять над этим вопросом. Почему бедные выражают свою благодарность таким странным, опос­ред­ство­ван­ным образом? Почему они не могут просто сказать: “Спа­си­бо?” Я много расспрашивал Джанет о ее работе и при­шел к выводу, что все дело тут в категории стыда. Прежде всего, люди сты­­­дятся, что им приходится просить помощи. Я знаю, как трудно мне преодолеть невидимый барьер, когда вынужден обращаться к кому-то за помощью. А если бы нужда стала моим постоянным состоянием?

Здесь же возникает и другой вопрос. Могут ли благот­во­­рители помогать нуждающимся так, чтобы не ранить их чувство собственного достоинства? И тут сработал мой писа­тельский инстинкт: я начал думать о словах, которые мы при этом ис­пользуем; составил своеобразный список. Каж­дое из них изна­чально заключало в себе идею помощи, но со временем это значение несколько изменилось, и слово стало отрав­­лен­ным. Та­ких слов в английском языке очень много. Они бук­вально засо­ряют его. Все вместе эти слова несут активное пре­досте­режение, говоря об опаснос­тях, связанных с пожерт­вованием и оказанием помощи.

Жалость. В английском языке это слово является одно­коренным таких понятий, как “благочестие,” “набожно­сть,” “благочестивый,” “набожный”. Когда-то оно означало высшую форму жертвенной любви. В Священном Писании говорится, что Бог как совершенное Существо не имею­щее ни в чем нуж­ды, согласился принести Себя в жертву тем, кого Он сот­во­рил. Создатель пошел на это, потому что глу­­бо­ко страдал и пожа­лел нуждающихся. Например, Он пере­жи­вал об израильском народе, жалел его, ибо тот чрезвычайно долго находился в пора­­­­бо­­щении в Египте. Наивысшее выра­же­ние самопожертвования Все­вышнего — инкарнация или Бого­воп­лощение — можно, по сути дела, рассматривать как акт жалости, продик­то­ванный той любовью, которую испыты­вал Бог к нам, падшим людям. Чувст­во жалости и состра­дания перепол­няли сердце Иисуса Христа во время Его земной жиз­ни. В последствии подражавшие Ему христиане — например, богатые, “жалевшие” бедных — отра­жали таким образом в своем характере черты, присущие Богу.

Пожалуй, такой смысл изначальное содержался в этом слове. С течением времени основной акцент сместился с тех, кто ис­пы­­­тывал жалость, на объекты этой жалости. Их стали воспри­ни­мать как людей слабых и как бы второсортных. Теперь часто можно услышать такие слова: “Я не нуждаюсь в твоей жалости!”

Благотворительность. Да, даже такая серьезная орга­низация, как Департамент налогов, считается, признает особые свойства этого слова, освобождая благо­тво­ри­те­льные орга­ни­зации от уплаты налогов. Но и это слово, к сожалению, утратило свой изначальный смысл. В анг­лийском переводе Библии 1611 года, так называемом переводе короля Иакова, в 13-й главе 1 Послания Корин­фянам этим словом переводится греческое agape [Прим. переводчика]. В русском Синодальном переводе ис­поль­­зованное в греческом оригинале слово agape переводится как “любовь”. В англоязычных переводах Священного Писания в этих текстах использовано слово charity, которое в совре­менном анг­­ли­йс­ком языке имеет основное значение “благо­т­­во­ри­те­ль­ность”. Agape означает возвы­шенную форму любви, которое соответствует понятию “любовь Божья”. Такое чувство или принцип проистекает от человека, совер­шаю­щего добрые дела, занимающегося благотворительностью. Он терпелив, добр, умеет прощать. Он обладает особым даром — сми­ре­нием. Иными сло­ва­ми, такая любовь подчер­кивает наилучшие ка­чества в человеке.

Но со временем значе­ние этого слова претерпело ко­рен­ные изменения. Сейчас никто не желает быть объектом благо­тво­рительности. Мы согла­ша­емся на чью-либо по­мо­щь в совер­шенно безысходной ситуации, когда никаких других воз­мож­ностей больше не осталось.

Снисходить. С моей точки зрения, вся Библия есть под­робная история о том, как Бог нисходил, то есть шел на встречу к людям. Он снисходил к Адаму в Едемском саду, к Моисею в горящем кусте; Он нисходил к Израилю в облаке славы. На­ко­нец, Он снизошел ко всем нам, облекшись в челове­­ческую плоть, сошел, спустился на землю, чтобы пре­бывать с нами. Ис­тин­ный христианин следует этому примеру. Об этом ясно пи­шет апостол Павел в следующем тексте: “Ибо в вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе: Он, буду­чи об­ра­зом Божиим, не почитал хищением быть равным Богу; но уничижил Себя Самого, при­няв образ раба, сделав­шись подоб­­ным человекам и по виду став как человек” (Филип. 2:5-7).

И вновь, с течением времени, изначальный смысл слова утратился. Нам почти уже неведомо тонкое искусство снис­хож­­­­де­ния. Кому из нас понравится, если о нем скажут: “Вы так снисхо­ди­те­льны!”

Покровительствовать. Мне особенно нравится это сло­во. Были времена, когда художникам, музы­­кан­там, да и писа­телям тоже не ну­­­ж­­но бы­ло за­бо­титься о хлебе насу­­­щ­ном бла­года­ря щедрости покровителей-меценатов. Сейчас, одна­ко, меценатов осталось мало, еще меньше лю­­дей, которым нравится, когда их называют покровителями.

Патернализм. Еще одно замечательное слово, смысл которого извращен. Происходит оно от латинского “патер” или “отец”. В былые времена попечитель напоминал доброго отца, который заботился о нуждах своих детей. Теперь же в голове, скорее, возникает образ бесчувственного отчима, который опе­кает и помогает своим приемным детям, не скрывая своего презрения и превосходства.

Почему эти слова изменили свой смысл? Когда-то каждое из них было прекрасным и глубоким. Но постепенно они как бы растаяли, подоб­но восковым фигур­кам. Остались от них лишь странные, утратив­шие изначальную форму сло­вес­ные уродства. Все очень просто и очень печально — слова изменили свой смысл, поскольку мы, люди, оказались несостоятельны в благородном искусстве помощи другим. Мне кажется, что наилучшим образом объясняет эту проб­лему древняя китайская поговорка: “Оскорбление подаяния можно искупить лишь любовью подающего”.

Итак, христианская организация, занимающаяся бла­го­­т­во­рительной работой в бедствующей стране; моя жена, которая лич­­но помогает престарелым и бездомными; я сам, когда встречаю нищего, просящего милостыню на улице, — все мы ощущаем ту глубокую и опасную пропасть, которая разделяет просящего и дающего. Правительство разра­ба­тывает новые программы помощи нуждающимся, исходя из самых высоких побуждений. Но эти программы зачастую терпят крах по при­чинам, порожденным этими самыми отравленными словами: организация не способна любить. Любить могут только люди. Как говорит китайс­кая пос­ловица, всякое даяние, которое со­вершается без любви, есть оскорбление.

Конечно, мы можем избежать этих проблем, если просто-напросто будем игнорировать нуждающихся, если наш круг общения будет включать в себя только людей, способных себя содержать. Помощь нуждающимся, однако, никак не вопрос доб­ро­­вольного выбора для истинного христианина. Нет, это пове­ление от Бога. Я написал книгу, озаглавленную “Где на­ходится Бог, когда мне больно?” По сути дела, на этот вопрос мы находим исчерпывающий ответ в Новом Завете. Однако на него можно ответить, прибегая к несколько парадоксальному вопросу: “Где находится Церковь, когда мне больно?” Именно через нас, последователей Иисуса, Бог, прежде всего, удов­лет­воряет насущные нужды мира. Мы в буквальном смысле слова есть тело Христово.

Когда Иисус жил на земле и пребывал в физическом теле, Он проводил время среди бедных и вдов, среди пара­ли­зован­ных и больных, страдающих самыми ужасными недугами. Например, прокаженный (а в древние времена их воспри­ни­ма­ли так же, как сегодня мы воспринимаем больных СПИДом), должен был кричать: “Нечист! Нечист!” всякий раз, когда кто-нибудь приближался к нему. Никто не мог прикасаться к прока­жен­ным, поскольку это было бы нару­шением Моисеева закона. Иисус стал выше традиций и обычаев. Он шел к прока­женным. Он прикасался к ним. Это было милосердие, превос­ходящее обыденное разумение, и именно такое отно­шение, такой дух характеризуют взаи­модействие Бога с людьми на про­тя­жении всей истории человечества.

Точно так же и мы, члены Церкви, тела Божьего на земле, призваны простирать руку помощи страждущим. В конце кон­цов, именно чрез нас Бог выражает Свою любовь к миру. Поэто­му слова “жалость” и “благотворительность” поя­ви­лись именно в церковной среде.

Можем ли мы восстановить значение этих искаженных слов? Можем ли мы вернуть им изначальный смысл? Даже не сло­­­­­­­вам как таковым, но тем понятиям, которые они обозначают. Эти замечательные слова до сих пор содержат в себе отпечаток сугубо религиозного происхождения, и это вселяет надежду. Можно вернуться к жалости, подобной той, что проявлял Бог. Благотворительность может вновь отражать наивысшую форму любви. Снисхождение может вести к единству, а не к разде­ле­нию. Попечитель способен возвышать, а не унижать тех, кому он помогает. Опека может, по сути дела, напомнить нам о нашем под­­­­­­­­­линном статусе — ведь все мы дети нашего Отца небесного.

Мне ведом один единственный путь преодоления той огромной пропасти, которая разделяет дающего и беру­щего. Это путь смиренного признания, что все мы есть, в сущности, про­ся­­щие подаяния нищие и существуем исключительно по милости всевышнего Бога. Только тогда, когда мы нач­нем воспринимать любовь Божию адекватно как чистую благодать, как то, чего мы не в состоянии заслужить или за­ра­­бо­тать, — лишь тогда мы сможем предложить нуж­даю­щи­м­ся любовь, не осквер­ненную другими чувствами. Во всей Вселенной Дающий, по сути дела, один лишь Бог; все остальные у Него в долгу.