Глава 41. О посредственных гимнах.

Несколько воскресений подряд я начинал свой день с книги Джона Милтона “Утерянный рай”. Чудесный язык, легкие, запо­­ми­­нающиеся образы, возвышенные темы! Затем я шел в церковь, в общину, которая с большим чувством поет “песни хвалы” в соп­ро­вождении пианино и электрогитар. Мож­но не сом­­неваться, что кто-то попросит исполнить “Наш Бог все­ля­ет в сердце трепет,” гимн, очень лю­бимый детьми.

Для меня такой резкий переход от “Утраченного рая” к “Бог вну­­шает в сердце трепет” стал символом серьезной эсте­ти­ческой дилеммы. Как можно научиться ценить изящное и ка­чест­венное, не впав при этом в снобизм? Я знаю, что в каких-то пред­метах я никогда не стану снобом или гордецом. Например, мне все равно, какую одежду носить, я спокойно довольствуюсь скромными мотелями, мой автомобиль самой про­стой и прак­тичной модели. Но мой чуткий нос сразу же уло­­вит разницу меж­ду сортами кофе. Если говорить о музыке, я неизменно предпочту Баха и Моцарта песням, гармония которых основана на вариа­циях трех нот.

Но как научиться восхищаться Бахом и не проявлять при этом презрения к упрощенной музыке? Как можно по дос­то­ин­­­ст­ву ценить Милтона и в тоже время не кривить губы в ус­меш­­ке, читая евангельские брошюры, которые расп­рост­раняют­ся боль­шими тиражами? Давайте расширим область нашего обсуж­дения. Давайте поставим вопрос так: как можно научиться ценить прекрасное и качественное — будь то телес­ная красота, ум, спор­тив­ный талант — не принижая при этом тех, кому не дано в пол­ной мере оценить этого?

К сожалению, наш мир вознаграждает способных за счет менее способных. Понаблюдайте за детьми, игра­ющими на детс­­кой площадке. Посмотрите, как они отно­сятся к неуклю­жим, некрасивым и неловким. То же отноше­ние характерно и для мира взрослых. Профессиональный спортсмен может получать до 5 миллионов долларов в год, в то время как зарабо­ток учителя составляет около тридцати тысяч. Мы выбираем девушек мно­го­обещающей внешности, лелеем их, превозносим и прев­ращаем в супермодели. Вся же остальная часть женского насе­ления (то есть 99.9 процента женщин) страдает от комп­лекса неполноценности.

Церковь постоянно меняет свои взгляды в этом вопросе. Есть общины, которые избирают via negate (“негативный путь”) как единственно правильный и достойный христианской жиз­ни. Такие аскетически настроенные верующие уже решили для себя эту проблему, осудив все чувственные удо­во­­ль­ствия. Они питаются хлебом и водой, непрестанно бичуют себя и ревност­но выступают за безбрачие. (В этом подходе есть, прав­да, один негативный момент. А что если все изберут безб­рачие? Кто тогда останется на земле?) Яростным пропо­ведником такой точ­ки зрения был богослов четвертного века Иероним. Его понима­ние и чувство эстетики оставляло желать много лучшего, но зато у Иеронима было достаточно времени на молитву, богослу­жение и пора­бо­ще­ние страстей. Я уже раньше упоминал о том, что Иероним усмирял плоть, усердно занимаясь пере­во­дом Писа­­­ния с еврейского языка. Результатом стала Вульгата — латинс­­кий перевод Библии, которым пользовались христиане на протя­жении после­дующего тысячелетия.

Иного подхода придерживался Августин, современник Иеро­нима. Автор знаменитой “Исповеди” тонко чувствовал красоту. Ему доставляли радость радушные римские пир­шества. Авгус­тин постоянно упражнял свое тело, разум и душу. Он верил в изначальную благость всего того, что сотво­рил Бог. В его труде “Град Божий” неоднократно встречается ла­тин­ское выражение dona bona или “благие дары”. Он считал, что человек должен най­­­ти разумное соотношение между ценностями Града Божьего и мирского гра­да. “В мире достаточно места для улыбки,” — пи­сал он в одной из своих проповедей.

Есть две крайности — есть подлинные аскеты, готовые жить на столбе или в диком урочище для самоусмирения, и есть обла­ченные в горностаевые мантии епископы, живу­щие во дворцах. Два противоположных подхода к вопросу об эстетике. Сегодня в одних церквах исполняют Баха на органах, вели­колепию которых позавидовал бы сам великий композитор. Другие же общины исполняют “Наш Бог вселяет в сердце трепет” в сопровождении самой незатейливой фисгармонии. Есть и такие церкви, где музыку отвергают вообще. Однажды мне довелось побывать на бракосо­че­тании, где торжественные звуки “Свадебного марша” Мен­дельсона доно­си­лись из грам­мофона, тща­тельно упря­та­н­ного за алтарем. В этой общине существовало пра­вило, запрещавшее исполь­зовать и держать музыкальные инстру­менты в храме. Чтобы избежать этого запрета, приходилось пользоваться проигрывателем, кото­рый был установлен вне стен церкви.

Христианская история подсказывает, что навряд ли нам уда­ст­ся выработать формулу, которая позволила бы разрешить эту дилемму. Но при этом я верю, что христиане и только хрис­тиане могут внести важный вклад в ее разрешение.

1. Красивое или эстетическое — это дар, а не вла­дение. Августин очень верно это отметил, используя слова dona bona. Мы — существа сотворенные, которым Бог “дал взаймы” талан­ты, красоту и разум. Он предполагал, что мы разумно восполь­зу­емся этими дарами. Все сотворенное несет на себе отблеск изначальной благости, намек на Божественное его проис­хож­дение. Честертон сравнивает это обстоятельство с тем, как заброшенный на необита­емый остров Робинзон Крузо забот­ливо подбирал с затонувшего корабля все то, что могло создать хоть какие-то удобства в его незавидном, безрадостном положении.

2. В нашем падшем мире все хорошее, качественное и красивое есть лишь незначительная часть того дест­рук­тивного и испорченного, что окружает нас. Грехопадение первого чело­века обернулось катастрофическими изме­нениями во всем. Вот почему в настоящее время все совершенное и красивое также содер­жит в себе негативное, подвержено злоупотреблению и извра­щению. Подумайте об интимной близости, о хорошей еде, об огромных ресурсах нашей планеты. Сила, красота и блеск — все это, безусловно, хорошо. Это — качества, которыми сполна обладает наш Творец, но род людской убедительно свиде­тельст­вует о том, чем они могут обернуться, когда человек, вкусивший от древа познания добра и зла, эксплуатирует их в своих собст­венных интересах

3. Даже испорченное можно исправить и вос­ста­но­вить. Рассматривая картины в художественных галереях, я обратил внимание на то, что изображенные на них святые зачас­­­тую не отличаются красотой. Изможденные вытянутые ли­ца, жидкие волосы, серые невыразительные тона. Я не знаю, может быть, изначальная природная урод­ливость побудила их избрать путь, который привел их к святости. Быть может, они чувство­вали себя отверженными в обществе (Точно так, как в наши дни многие ученые, да, кстати, и писатели погружаются в мир своих интересов, неведомых обывателю). А может быть их внеш­­ность претер­пела такие изменения в силу тех неве­роят­ных физических и духовных нагрузок, которым эти люди под­вер­­га­ли свой организм. Как бы то ни было, но святые уже по опре­деле­нию свидетельствуют об истин­ности Нагорной пропо­­веди. Бог судит людей по иным мерилам. Нищие и унижен­ные, все, кто стра­­дает от своего положения в мирском граде, пользуются бла­го­­волением в Граде Божьем. Подумайте о персо­нажах притч Иисуса. Вспомните нищего Лазаря, вдову с двумя грошами, прези­раемого всеми мытаря. Вспомните, чем завер­ши­лась земная история Самого Иисуса: жестокая казнь Невинного явила спасение миру.

Я нахожу утешение в том, что, почитая добрые дары Божьи, христианство все же способно проявлять уваже­ние к тем, кто ими не наделен. В Граде Божьем парали­зованная Джони Ерик­сон Тада ходит и танцует с легкостью и пластикой олимпийского чемпиона. Да, кстати, давайте вернемся к теме о музыке в церк­ви, с которой я начал. Я стремлюсь извлечь для себя пред­мет­ный, безусловно, положительный урок из слов Ч. Льюиса. Вот что он писал о своей (Англиканской!) церкви:

“Очень многие их гимны мне не нравились. С поэти­че­с­кой точки зрения стихи были очень хорошими, но перело­жен­ными на чрезвычайно посредственную музыку. Между тем со временем мне открылись подлинные дос­тоинства этих песно­пений… Я осознал, что гимны (которые сами по себе были всего лишь второсортной музыкой) тем не менее исполняются с бла­гоговением. Я понял, что их наполняет смыслом старик-свя­­той, сидящий через ряд от меня в своих старомодных штиблетах. А затем пришло и осознание, что я недостоин даже почис­тить эти штиблеты. Так излечивается тщеславное чувство собст­вен­ного превос­ходства”.