Значительная часть моей жизни проходит в подвале, где я оборудовал свой кабинет. Наверное, из-за этого, выходя из дома, я иногда ощущаю себя кротом, которому яркий свет слепит глаза. Особенно остро я ощутил это, когда согласился принять участие в кампании, организованной издателями моих книг. Несколько недель подряд я участвовал в теле- и радиопередачах, представляя читателям свою книгу “Разочарование в Боге”.
Уже в первый день я понял, что дела мои плохи. Первая остановка была в Далласе, штат Техас. Местная радиостанция организовала передачу, в которой я должен был принимать участие совместно с одним глубоко верующим комиком. Он очень искусно имитировал домашних животных, гоночные автомобили и поезда. Мы очень удачно поделили свои роли в передаче. Комик мог в точности воспроизвести звук взлетающего реактивного самолета, мне же предстояло попытаться объяснить, отчего Бог допускает авиакатастрофы. Вся передача продолжалась в таком ключе. Через некоторое время я поймал себя на мысли, будто я нахожусь в театре абсурда.
Из Далласа я попал в баптистскую телестудию, где должен был отвечать на вопросы телезрителей, давая им советы и наставления. Программа была на удивление хорошо организована, хотя прошла и не без странностей. Сама тема — “разочарование в Боге” — привлекала внимание людей неблагополучных. Им было что рассказать из собственного печального опыта. Звучали истории о тяжелом детстве, алкоголизме, раке, заболевании СПИДом и так далее. Получив возможность высказаться, люди делились своим горем. Мне же оставалось лишь сочувственно кивать головой, уставившись в камеру. Между тем боковым зрением я наблюдал за работниками телестудии. Вокруг площадки бегал режиссер передачи. Время от времени он поднимал над головой плакаты: “Уберите из эфира этого ненормального,” или — “Скорее! Осталось тридцать секунд до рекламной паузы!”
В Лос-Анжелесе я провел три часа пятьдесят минут в автомобильной пробке на шоссе. Все это время меня душила злость бессилия, а по радио звучала передача, в которой я должен был участвовать. Любезный ведущий участливо говорил: “Мы знаем, Филипп, что вы в пути. Ведите машину осторожно. Ни о чем не беспокойтесь”. Конечно, я вел машину осторожно. А как еще, если скорость вашего автомобиля составляет пять миль в час? Для беспокойства же у меня, как оказалось, были все основания, поскольку на передачу я так и не успел.
В Сан-Франциско я участвовал в телешоу вместе с бывшей звездой стриптиз-шоу из Лас-Вегаса. Теперь эта дама возглавляла кампанию по сбору средств на проект, от которого захватывало дух и кружилась голова. В каждом крупном городе США предполагалось построить шестидесятиэтажную “башню молитвы”. Эта женщина, проявляющая теперь завидную активность, чуть не умерла на операционном столе и в результате обратилась в христианство. “Для моей работы мне нужно было сделать еще одну операцию по увеличению бюста,” — объясняла она. Под наркозом этой труженице явился ангел, который показал ей ад. Там она увидела гигантский самосвал, сделанный исключительно из человеческой плоти — “Даже грязеотбойные щитки были из плоти!!!” Этот самосвал сбрасывал в кипящее озеро американских подростков. Такое вот видение. Как, ну как, спрашиваю я, может какая-то религиозная книга соперничать на телепередаче с подобными перлами и откровениями?
Завершилась моя поездка посещением организации “Американское наследие”. Эта некогда могущественная организация так и не оправилась после падения ее основателей Джима и Тэмми Беккер. Мне дважды доводилось бывать в “Американском наследии”. Один раз я побывал там в дни самого расцвета Беккеров, второй — во время более скромного правления Джерри Фолуелла. На этот раз атмосфера была совершенно другой. Во тьме съемочной площадки смутно просматривались дома, напоминающие декорации из диснеевских фильмов. Наверное, именно так будет выглядеть Лас-Вегас, если над ним взорвется нейтронная бомба. В этом мертвом городе было много зданий, но отсутствовали люди. Куда-то исчезла атмосфера приподнятого оживления. Жилые дома обветшали и пришли в запустение, ржавели подъемные краны, высохли искусственные пруды. Я бегал трусцой вдоль Тропы веры, по обоим сторонам которой были бронзовые таблички. Надписи на табличках призывали к благоденствию и вере. Телевизионное служение, однако, как-то еще существовало. Делами распоряжался назначенный управлением по банкротствам управляющий, а передачи выпускались минимальным количеством человек...
Вспоминая свои предыдущие посещения “Американского наследия,” я обратил внимание, что самая разительная перемена произошла с руководителями организации. Многих из этих людей пригласили на работу Беккеры, и они боготворили эту чету. Постепенно, однако, после шокирующих разоблачений пришло разочарование. Остались лишь те, кто искренне стремился осуществить христианский идеал служения. Это были смиренные, искренние и грустные люди. Это были христиане.
Проведя три недели в “зазеркалье” религиозных средств массовой информации, я сделал следующие ненаучные и субъективные наблюдения:
1. На христианских телестудиях работает неоправданно большое количество красивых женщин. У них длинные волосы и они носят длинные платья. Большинство из них говорит с южным акцентом.
2. В большинстве случаев ведущий телепередачи впервые открывает книгу автора за пять минут до начала интервью.
3. Харизматические радиостанции никак не могут взять в толк, отчего вдруг кому-то вздумалось написать книгу о разочаровании в Боге.
4. Из всех программ, в которых я участвовал, лучше всего организована работа у Южного союза баптистов и адвентистов седьмого дня. Их ведущие действительно старались говорить по существу темы. (Но при этом попробуйте достать чашку хорошего кофе в телестудии адвентистов седьмого дня!)
5. На светских станциях тех, кто звонил на передачу, больше всего занимал такой вопрос: “Как может любящий Бог допускать такие страдания?” На христианских станциях звонящие больше всего обращались к прямо противоположной теме: “Да, страдания от Бога, и именно поэтому…”.
Мне понадобилось довольно много времени, чтобы приспособиться к условности и искусственности радио и телевидения. В обычной жизни язык тела и выражение глаз достаточно много говорят о контакте с окружающими. Если вы обращаетесь к аудитории, где люди сидят с полузакрытыми глазами и полуотвисшей челюстью, значит в вашем выступлении что-то не так, значит, почему-то оно не захватывает слушателей. На радио и телевидении вы, естественно, не можете наблюдать свою аудиторию. Вызывают ли ваши слова интерес? Обращает ли кто-нибудь на них внимание? Вам не надо этого знать. На телестудии ведущие изображают живой интерес к тому, о чем вы говорите, только когда они в кадре. Если же нет, ведущий может читать следующий вопрос, может шептаться с продюсером, смотреться в зеркало или поправлять галстук.
Еще больше искусственности в передачах, где участникам приходится отвечать на звонки в студию. Я быстро понял, почему политики предпочитают полагаться на “домашние заготовки”. Ваши слова должны соответствовать формату передачи, а не наоборот. Представьте себе, что звонит женщина и, рыдая, стремится рассказать историю своей трагической жизни. Я не могу ответить ей: “Извините, но за отведенные мне девяносто секунд я ничего не могу сказать по такой сложной и глубокой проблеме”. Вместо этого я судорожно ищу готовую краткую формулу, способную дать ей хоть какую-то надежду. Спустя девяносто секунд начинается рекламная пауза, и я никогда больше ничего не услышу об этой женщине.
Иногда звонящий начинает с таких слов: “Я никогда еще никому об этом не рассказывал”. Очень страшно было вдруг осознать, что для некоторых людей телевизор является самым близким собеседником. Это открытие позволило мне вдруг понять главную силу религиозного телевещания — как, впрочем, и его главную слабость.
No comments:
Post a Comment