Глава 19. Да, были дни, мой друг!

Американскую молодежь 60-х годов можно назвать “осо­бым поколением” так же, как были поколения “великой деп­­рессии” и второй мировой войны. Это бурное время оста­ви­ло свой неизгладимый след в жизни людей. По сути дела, вли­­я­ние 60-х до сих пор ощущает на себе все на­­ше общество.

Когда начались эти нашумевшие годы, мне было всего десять лет. Мне исполнилось двадцать, когда это десятилетие закон­чи­лось. Брожение умов и студенческие выступления прак­ти­­чески не затронули меня: консервативное религи­озное воспи­тание и субкультура создали вокруг меня своего рода защитную атмосферу. Я так и не смог полю­бить музыку, написанную после 1890 года. Меня никогда не прельщали наркотики, изменяющие психику человека. Больше того, конец шестидесятых я провел в студен­ческом городке хрис­ти­а­н­­ского колледжа. В то время, как студенты светских университетов брали в заложники своих рек­то­ров и забра­сывали дома самодельными бомбами, самые дерзкие ради­калы в нашей среде робко призывали отка­зать­ся от обязательного посе­ще­ния часовни.

Многим в то время казалось, что мир стоит на грани краха. Когда парижские студенты в 1968 году поднялись на бар­рикады, политические консерваторы возопили о конце всей земной циви­­лизации и неудержимом продвижении коммунизма. Хрис­ти­анские гуру, такие как Френсис Шей­ффер, предсказывали нарастание волнений, которые приведут к культурной анархии. Никто, абсо­лютно никто, не смог предс­ка­зать действительный ход собы­тий последующих двух десятилетий, а именно: отстра­не­ние от политических проб­лем и уход в мир личных пере­жива­ний; резко возросший интерес к получению высшего обра­зо­вания; появление “яппи”­; затухание движения за граж­данские права; избрание и переиз­бра­ние Рональда Рейгана; крах ком­мунизма в Европе.

Стало очевидным, что брожения 60-х во многом были обус­­­­лов­­лены демографическим феноменом. Дети так назы­ваемого “Беби-бума” были одним из поколений в истории США, которое было гораздо более многочисленным, чем пос­ле­ду­ющие. Естест­­­вен­­но, что такое поколение не может не оказать зна­чи­тельного влияния на общественное развитие. Непро­пор­ционально боль­шое коли­чест­во подростков и молодых людей “стало комом” в обществен­ном организме, по­добно прогло­чен­ному удавом яг­ненку. Безусловно, это по­ко­­ление переменило об­лик окружа­юще­­­го общества, но, в конце концов, оно, как и все остальные, было поглощено им.

Шестидесятые начались нарастанием идеалистических нас­т­­­­ро­е­­ний. Вновь приобрели особую зна­чимость такие слова, как мир, любовь, справедливость, ра­венс­тво, общ­ность. Повы­шенный интерес к духовным вопро­сам побудил многих школь­ников и студентов “крити­чески взгляну­ть на Иисуса”. Страсть к идеалу, однако, не может долго держаться на высоком уровне. Посте­­пен­­­­но внимание переместилось от сущности к стилю.

Амери­кан­­с­кие производители товаров моментально от­реаги­ро­­вали: на рын­­ке тут же появились самы­е разные ви­ды мод­ных джинсов и крос­совок, потертых кожанок и выцвет­ших маек. Бо­­ро­­ды и длин­ные волосы прони­к­­ли туда, где меньше всего мож­­но было ожи­да­ть их появ­ления: в круги банки­ров, поли­тиков и брокеров. Начав свою карье­ру бунта­рями против устоев, такие музы­каль­ные груп­­пы, как “Грейтфул дедз” (“Благодарные мерт­вецы”), стали мультимиллионерами и вла­дель­цами недвижимост­ью.

Идеалы ветшали или извращались. То, что от них оста­лось, относилось уже к сугубо материальной сфере. Вспомните, что осталось нам в наследство от шестидесятых: увлечение физи­ческими уп­­раж­­нениями; музыка, которую, в буквальном смысле этого слова, можно ощущать физически как виб­рацию; развитие физических способностей организма через медитацию; трансму­тации “Нового века”; наркотики и, конечно же, сексуальная рево­люция. Все эти черты совреме­н­­ного общественного пейзажа выражают особое вни­ма­ние к сфере физической и берут свое начала в 60-х.

Смешно и грустно, что многие возвышенные идеи шести­де­­ся­тых испарились, оставив нам лишь чисто мате­риаль­ные сим­волы. Поскольку моя собственная жизнь в эти годы ничего об­щего с этими символами не имела, я с ностальгией вспо­минаю горячую искренность того десятилетия. Идеи шестидесят­ников были неясными, им не хватало четкости цели, но искренняя страст­­ность увлекла за собой массы людей. Я вспоминаю, как тыся­чи служителей и студентов отправлялись на автобусах на юг, рискуя жизнью в Миссисипи и Алабаме ради идеи. Этот же искренний порыв вдохновлял студентов выступать против вой­ны, с которой они были не согласны. В шестидесятые люди больше полагались на свое сердце, чем на рассудок.

Шестидесятые заставили нас поставить под сомнение такие национальные ценности, окруженные ореолом свя­тости, как глобальная власть, неограниченный экономи­ческий рост и без­удерж­ное потребление материальных благ. Когда человека спрашивали, к какой профессиональ­ной карьере он стремится, никто не отвечал: “Я буду специализироваться на скупке ценных бумаг, а может быть, в области финансирования облигаций высо­­кого риска”. Куда большее уважение вызывал ответ: “Я буду зани­маться социальной работой”. Или: “Я буду оказывать юри­дичес­кие услуги неимущим”. Студенты ставили под сомнение все, в том числе и такие прочно воше­дшие в нашу повсед­нев­но­сть ритуалы, как пышные конкурсы красоты и громогласная шу­миха вокруг футбола.

Сегодня конкурсы красоток необычайно популярны, а футбол — тема номер один. Экономический рост продол­жается. Со­вер­шенно очевидно, что удав переварил ягнен­ка. Но вот на какую странность нельзя не обратить внима­ния. Многие из тех важ­­ных проблем, которые поднимали шестидесятники, сегодня еще более актуальны. В те годы людей беспокоило состояние окру­­­жа­ющей среды. И это было задолго до того, как мы впервые услы­шали такие термины, как “тепличный эффект” и “истон­че­ние озонового слоя”. Шестидесятников тревожило безудер­жное нарастание национального долга при Линдоне Джонсоне. Стра­не нужно было чем-то платить за войну во Вьетнаме. Сего­д­ня тех сумм едва хватило бы, чтобы покрыть месячные про­центы с национа­льного долга девяностых годов. Шести­де­сят­ников тревожила проблема перенаселения, а ведь в то время на на­шей земле людей было на два миллиарда меньше. Возмож­но, идеалы и прозрения шестидесятых не были по дос­то­ин­ству оценены именно потому, что они примерно на трид­цать лет опередили свое время.

У меня есть смутное предчувствие, что время сти­хий­ного про­теста миновало не навсегда. Вполне возможно, что в следу­ющем веке молодежь вновь выйдет на улицы, про­тес­туя против оставленного нами в наследство чудовищ­ного нацио­на­ль­ного дол­га, неразумной политики в области охраны окру­жающей сре­ды, безудержного потреби­тельст­ва и всепро­низывающей бездухов­ности. Им достанется после нас зараженная, перена­се­­­­ленная, оскверненная планета с исто­ще­нной почвой и ресурсами. Кто знает, может быть и мы вновь выйдем на улицы вместе со своими детьми, что­бы на этот раз встать на за­­щи­ту основных человеческих прав.