Глава 36. Без названия.

Сколько себя помню, я всегда испытывал странное и жгу­чее любопытство относительно того, как ведет себя чело­­век, по­павший в экстремальную ситуацию. В детстве, замирая от ужаса, я с острым интересом читал рассказы Фок­­­са в “Книге о мучениках”. В 50-е годы ХХ века анти­ком­мунизм был чуть ли не национальным американским видом спорта. Пропо­ведники наперебой сообщали нам страш­ные истории о том, как терзают христианских муче­ни­ков в России, Китае или Албании. Я даже начал учить китайский язык, а мой брат — русский. Мы готовились к то­му дню, когда наша страна будет оккупирована ком­му­нистами. Что произойдет, когда моя вера подвергнется страш­­­ному испытанию? Останусь ли я верен Христу или от­ре­­­кусь от Него, чтобы спасти свою шкуру?

Несколько лет тому назад мой добрый друг Рон Ник­кел пригласил меня сопровождать его в поездке по Чили и Перу. Ему предстояло посетить христиан, томящихся в тюрь­мах этих стран. Я знал, что тюрьмы Южной Америки для любого человека являются экстремальным испытанием его веры. Сейчас положение там несколько улучшилось? yо в свое вре­мя Чили занимала первое место среди тех стран, где самым грубым образом попирались права чело­века. Перу­анские тюрьмы также часто мелькали в газет­ных заго­ловках. Доста­точно вспомнить? как во время не­дав­­них бунтов там было убито сто заключенных.

Что же представляет собой “церковь” в таких усло­виях? Церковь отверженных, лишенных свободы, голода­ющих людей, которых при­говорили к многолетне­му пре­быванию сре­­­­­­­ди убийц, воров, насиль­ников и торговцев нарко­ти­­ка­ми? Возможно ли в таких условиях сохра­нить христианский опти­мизм и надежду? Я ре­шил увидеть все это сво­ими глазами.

И вот я сижу на богослужении в тюремной церкви пя­ти­­­­­­­­­де­сятников. Можно сразу сказать, что мы находимся в Латинской Америке. На возвышении играет “оркестр”. В него входят восемнадцать гитаристов, аккордеонист и двое музыкантов, которые самозабвенно управляются с само­­­­дельными медными бубнами. В ярко выраженном народном стиле музыканты исполняют песню, которая называется “Пир Господень”.

В христианскую общину входит около 150 человек. Соб­рав­­­­шиеся самым активным образом принимают участие в богослужении. Одни вздымают над головой руки, другие соревнуются друг с другом в громкости пения. Треть рас­кры­­­­­вает друг другу братские объятия. Комната пере­пол­нена. Во все окна заглядывают любопытствующие.

Если бы не некоторые внешние признаки, которые на­по­­минают, в каком месте мы находимся, я вполне мог бы и забыть, что служение проходит в одной из круп­ней­ших тюрем Чили. Рассматриваю участников богослужения. Все они мужчины, одетые в разношерстную поношенную одеж­ду, явно пожертвованную тюрьме сердобольными людь­ми. На лицах многих из них заметны следы побоев и шрамы.

После пения на возвышение поднимается гость. Его бе­­лая рубашка и костюм составляют разительный кон­траст с одеждой собравшихся. Тюремный капеллан сообщает, что этот человек, Рон Никкел, уже побывал в тюрьмах бо­лее чем пятидесяти стран. Он руководит организацией, которая назы­вается “Призон Феллоушип Интернэшнл”. За­­­да­­­ча организации состоит в том, чтобы нести весть Хрис­­­­­­­­тову заключенным и работать с представителями власти над улучшением условий содержания в тюрьмах. С десяток голосов отвечают на это сообщение громким “аминь!”.

“Я передаю вам привет от ваших братьев и сестер во Хрис­­­­­­­те из тюрем всего мира,” — Рон Никкел делает паузу, ожи­дая, пока его слова переведут на испанский язык. Это весьма оба­я­тельный человек среднего роста, широко­пле­чий, крепкий на вид. Лицо его усеяно вес­нуш­ками, что придает ему очень мо­ло­­жа­вый вид. Говорит Рон негром­­ко, хотя ему прихо­дит­ся прео­до­ле­вать шум­ное много­голо­­сие тюрем­ной жизни: свистки охранников, возг­ласы иг­роков в бас­кет­бол, упражняющихся во внешнем дворе, музыку, которая доно­сится из тю­рем­ных блоков.

“Особый привет я передаю вам от Пасколи. Он живет в Аф­ри­ке, в стране, которая называется Мадагаскар. Пас­коли был ученым и гордился своими атеистическими взглядами. Однажды его арестовали за участие в студен­чес­кой забас­товке и бросили в тюрьму. Хотя тюрь­ма строилась на 800 заключенных, но содержалось в ней 2 тысячи 500 человек. Представьте себе это место! Целыми дня­ми люди сидели плечом к плечу на голых досках, оде­тые в лохмотья, покрытые вшами. Вы легко можете пред­ставить себе те анти­санитарные условия, в которых они содержались”. Чилийские заключенные очень вни­ма­тель­но слушают Рона. Громкими возгласами они выражают свое понимание и сочувствие.

“В тюрьме у Пасколи бы­­­ла лишь одна книга, кото­рую передали ему родные. Вы, наверное, дога­ды­ва­етесь, что это была Библия. Он ежедневно читал Писа­ние. Несмотря на свои атеис­ти­ческие убеждения, этот че­ло­век начал мо­лить­ся. Оказа­лось, что в тюрьме на­ука ничем не смогла ему помочь. К концу третьего месяца Пасколи уже каждый ве­чер проводил в этой переполненной камере занятие по изучению Библии.

Но вот, к большому удивлению Пасколи, его совер­шен­но неожиданно освободили. Как это иногда случается, кто-то из правительственных чиновников внезапно изме­нил свое решение. Но произошла удивительная вещь — Пас­коли и сейчас продолжает посещать тюрьму! Раз в две не­де­ли он приходит туда, чтобы проповедовать и раздавать Библии. По пятницам он приносит огромные термосы с овощ­­ным супом. Ведь Пасколи знает, что заключенные бук­­валь­­но умирают от недоедания. Многие из них попали в тюрьму за кражу еды — эти люди постоянно были голод­ны!”

При этих словах чилийские заключенные перегля­дыва­­ются. Да, все это хорошо им знакомо. Рон продолжает:

“Пример Пасколи показывает нам, каким чудесным об­­­ра­зом Христос может изменить жизнь человека. Выйдя из тюрьмы, вы, наверное, захотите стереть из памяти все, что пе­­­ре­­жили здесь. Пасколи же не смог этого сделать. Он ве­рил, что Божья воля в том, чтобы он не забывал тюрьму, что­­­­­­­бы он делился с заключенными Христовой любовью, откры­вшейся ему в тесной зловонной камере”.

Когда Рон закончил свой рассказ, явно взволнованные чи­­­лийские заключенные разразились громкими аплодис­ментами. Рон продолжал свою речь. Одна за другой звучали истории о тех людях, которые обрели Христа, находясь за ре­­ше­тками. Затем стали выступать заключенные — чле­ны христианской общины.

Первым взял слово один из оркестрантов, невысокого рос­­та жилистый человек с глубоким шрамом во всю левую ще­­ку. “Меня считали настолько опасным человеком, что дер­жали в цепях. И я хочу прямо сказать вам, почему стал по­­­­­се­­­щать церковь в тюрьме — я надеялся, что отсюда будет лег­­че убежать, спастись из тюрьмы! — Все смеются, смеют­ся даже надзиратели — Но я нашел не просто возможность спас­­тись, здесь я нашел настоящую свободу во Христе!”

Хромая, вперед выходит другой заключенный, ко­то­рый на­чинает свой рассказ о том, как во время пере­стрел­­ки в аргентинской тюрьме он был тяжело ранен, в резуль­та­те ему ампутировали ногу, а также вырезали боль­шую часть кишеч­ника. В 1985 году он уверовал. Вскоре после об­ра­ще­ния он встретил в тюрьме человека, который когда-то убил его брата. “ Если бы я узнал об этом несколько лет то­­­му назад, то сразу же убил бы его, — говорит заклю­чен­ный, — но теперь в моем сердце живет Христос. Я смог прос­тить этого человека. Я знаю, что призван проповедовать дру­­­гим людям в тюрьмах. Это более важная работа, чем быть президентом “Дженерал Моторс”. Мне еще сидеть в тюрьме тридцать пять лет, так что времени у меня достаточно!”

Служение продолжается в том же эмоциональном клю­че. Охваченные глубоким религиозным чувством, заклю­ченные становятся на колени на сколоченные из гру­бых досок скамьи. Они молятся за своих собратьев. Все бо­­лее гром­­ким и взвол­но­ванным становится пение. Оно со­про­вож­дается рит­мич­ны­ми хлопками и притопыванием. Другие заключенные, увлеченные игрой, оставляют бас­кет­­бол и подходят поближе. Они толпятся у открытой двери, чтобы посмотреть на проис­ходящее. Когда иност­ран­­­ные посе­ти­тели уходят, все встают. С нами прощаются, иск­ренне обни­мая и пожимая руки. Служение в полном разгаре.

Спустя несколько минут вместе с другими членами на­шей группы я сижу за длинным прямоугольным столом в кабинете начальника тюрьмы. В моих ушах все еще звучат ме­лодии песнопений. Начальник исправительного учреж­де­ния попросил Рона Никкела и его гостей встретиться с груп­­­пой профессионалов, работающих в тюрьме. Там были пси­холог, социолог, а также работники социальных служб.

Профессиональные работники говорят о благо­при­ят­ном воздействии христианской веры на заключенных. Они стано­вятся куда более терпимыми. В тюрьмах практикуется добавлять в пищу заключенных успокаивающее. Предпо­ла­га­ет­ся, что таким образом снижается их сексу­альное влечение, и успокаивается нервная система. Почему бы, в таком случае, не добавить малую дозу религиозной пи­щи, чтобы смягчить их нравы? Тюремный капеллан и ра­бот­ники “Призон Фел­лоушип” считают, однако, что их ра­бота среди заключенных может принести куда более зна­чи­тельные плоды. С помощью статистики и конкрет­ных примеров они стараются проде­мон­ст­­рировать своим собе­седникам, что никакая программа реабилитации не поможет, пока не будут приняты во внимание духовные нужды заключенных.

Увлеченная беседа продолжается около получаса. И здесь запасы терпения начальника тюрьмы иссякают. Он пред­с­тавляет собой классический голливудский образец южно­американского военного. На обтянутой униформой широкой выпяченной груди пестрят многочисленные ко­лод­ки военных наград. На погонах поблескивают три звезды. Лицо у главного администратора исправительного уч­реждения весьма невзрачное. Его украшают лишь ог­ромные усы.

Когда заговорил начальник тюрьмы, все остальные за­мол­­чали. “Мне все равно, какой веры придерживаются зак­лю­­ченные, — решительно заявляет он, — но очевидно, что эти люди должны круто изменить свою жизнь и свои при­выч­­­ки. А сделать это без помощи извне невозможно. Рели­гия может дать им волю к переменам, которая сама по себе ни­­­­­­ког­да у них не возникнет”.

Важный чиновник продолжает говорить, а в моих ушах все еще звенит пение церковного собрания. “Капеллан, — про­­дол­жает начальник, повернувшись к тюремному цер­ков­­но­­­служителю, — ваши служения посещает одна треть зак­­­люченных нашего исправительного заведения. Вы при­хо­­дите сюда несколько раз в неделю. Я провожу здесь каж­дый день с утра до вечера. И скажу вам, что все, с кем вы име­­­­­­ете де­ло, очень отличаются от других заключенных. Они не просто играют роль хороших людей, когда вы их посеща­­­ете. Нет, они действительно отличаются от других осуж­ден­ных. В них живет радость. И этой радостью они делятся с другими зак­лю­ченными. Я думаю, мы должны сделать все возможное, чтобы помочь этой прекрасной работе”.

Слова начальника тюрьмы сразу же прекращают все спо­ры. Все специалисты, работающие в тюрьме, дружно ки­­ва­ют головами, выражая свое полное согласие. Когда мы покидаем тюрьму, в церкви, построенной на ее терри­то­рии, как раз заканчивается служение. Заключенные ко­лон­ной по два проходят по тюремному двору. Они гром­ко поют гимны в ритм барабанов и бубнов. Смотрю на ча­сы — богослужение продолжалось два часа.

Из тюрьмы мы возвращаемся в Сантьяго на такси по длин­­ной и извилистой дороге. Рон делится впечатлениями о дне, который мы провели среди осужденных. “Сколько бы тюрем я ни посетил, — говорит он, — я не устаю удив­ляться, как искренне эти люди славят Бога, находясь в та­ких жалких и жутких условиях. На их лицах можно прочесть радость и любовь, которых вы не увидите больше нигде. Бы­ло бы неплохо, чтобы христиане Северной Америки и Европы поездили со мной и посмотрели, как Христос изме­няет жизнь чело­ве­ка. Бог изби­ра­ет слабых и неразумных, чтобы посрамить премудрых и могучих”.

“Я передаю вам привет от ваших братьев и сестер во Хрис­­­­те из тюрем всего мира,” — вновь начинает свое выс­туп­­­­ление Рон на следующий день. Мы уже в другой чилийс­кой тюрьме. Это заведение стиснуто между жилыми зда­ния­ми Сантьяго. Совершенно голый асфаль­ти­рованный двор, уродливые серые многоэтажные тюремные блоки — пре­дель­но безрадостная и угнетающая картина.

Особенно мрачно выглядит тюремная часовня, которая рас­по­ложена в подвальной части здания. По распоряжению тюремного начальства для лучшей экономии электроэнергии вывинчена половина лампочек на потолке. В голову прихо­дит мысль, что тюрьмы проектируют архитекторы, участву­ющие в кон­курсе на самое уродливое здание. Все стены совер­­­шенно голые. Абсолютно отсутствуют украшения, ни­каких излишеств, все строго функционально. Вокруг нас или бетонные стены, или гладкие железные решетки. Никаких смяг­­чающих эту мрачность материалов — ни облицовочных плиток, ни дорожек на полу, ни обоев, имеется лишь то, что жиз­­ненно необходимо. Так же относятся в тюрьме и к людям.

“Я передаю вам привет от Хосе. Он филиппинец, но встре­тил я этого человека в тюрьме Саудовской Аравии. Он был арестован за убийство и последние пять лет провел в тюрь­ме. Его пытали, чтобы вырвать необходимые приз­нания. Однако на суде он отказался от всех своих прежних пока­­за­ний. Тем не менее, его признали виновным, осудили и, скорее всего, казнят.

В такой обстановке, в мусульманской тюрьме, Хосе уве­­­ровал во Христа. Помог ему в этом другой заключен­ный — христианин. Я навестил его в тюрьме.

Аравия — жаркая страна. Кирпичное здание тюрьмы почти не имеет вентиляции, поэтому температура там дос­ти­гает 110 градусов [По Фаренгейту, но около 45 градусов по Цельсию. Прим. перев.] Когда Хосе рас­ска­зы­вал мне о своем обращении, он вынужден был кричать. Дело в том, что в комнате для свиданий посетители нахо­дят­ся на расстоянии более метра от заключенных. А заклю­чен­ные сидят в закры­тых клетках, отделенных от зала двойной металлической сеткой. “Я здесь в аду, — про­кри­чал мне Хосе. — Но я бы не променял теперь свою жизнь ни на что другое. Здесь я встретил Иисуса”.

Пока в тюремной церкви продолжается богослужение, начальник тюрьмы знаками приглашает нас следовать за ним. Он поспешно проводит нас по этому ужасному месту. Мы сле­ду­ем за ним, проходя через лабиринт бесконечных тунне­лей, металлических дверей и мощных засовов. Все про­­питано запахом дезинфекции, который накапливался здесь сорок лет. Повсюду развешаны портреты чилийских правите­лей, встав­ле­н­ные в тяжелые рамы. Их мрачные взгляды преследует вас повсюду.

Признаться, я был удивлен тем, что начальник ста­рей­шей тюрьмы Чили оказался в отличие от вчерашнего таким непре­зентабельным. Худой невысокий человек в измятой зеленой форме без орденских планок и знаков раз­личия. Темно-каштановые волосы в живописном беспорядке. Торопливо и порывисто рас­ставив стулья в своем кабинете, начальник показывает нам свою коллекцию мечей и кинжалов и все время шутит. Ког­да он говорит, брови на его лице непрерывно движутся, как бы расставляя знаки препинания в потоке его речи. Выражением лица и мимикой этот человек напоминает мне популярного комедийного актера Панчо.

Директор тюрьмы извиняется, что у него не хватает на всех кофейных чашек. “Всего три, — говорит он, подми­ги­вая. — Пейте побыстрее, тогда я быстренько вымою их и на­лью кофе остальным гостям”. Рон Никкел начинает объяс­­нять ему цели и задачи “Призон Феллоушип”. Не­ожи­­данно этот смешной человечек прерывает его, подняв руку. “Все это так, но что-то у нас очень тихо. Нужно послушать музыку! — говорит он. — Друзья мои, вам нравится стиль дис­ко?” Он бросается к огромному белому магнитофону. Звуки зажи­­гательной латиноамериканской румбы наполняют ком­нату. С широкой улыбкой директор возвращается к сво­ему столу, жестом по­ка­­­зывая Рону, что тот может продолжать.

Внезапно у меня появляется ощущение нереальности все­го происходящего, будто это какая-то сцена из произ­ве­­­­дений Кафки. Большинство правозащитных органи­за­ций считает, что чилийские тюрьмы по условиям содержа­ния заключенных — самые худшие в мире. Там постоянно вспы­хивают голодные забастовки узников, протестующих про­тив бесчеловечных условий. И вот мы сидим в кабинете на­чаль­­ника одной из этих тюрем, пьем кофе и притоп­ыва­ем в такт звукам румбы.

Парадоксы и ощущение нереальности происходящего не оставляют меня до конца дня. Вечером мы ужинаем в одном из лучших ресторанов Сантьяго. Пригласил нас один сос­тоятель­ный человек, которого интересуют вопросы христианского служения в тюрьмах. Вокруг стола сидят руководители “Призон Феллоушип,” работники местного отде­ления организации и несколько правительственных чиновников. На площадке в центре зала идет шоу. Вскоре вся сцена заполняется краси­выми женщинами, одетыми в броские платья ярких цветов. Пере­вод­чики старательно пытаются перекричать царящий в ресто­ране шум, пока мы искренне предпринимаем попытки обсудить за столом вопросы, связанные с христианским служением.

“Иногда я чувствую себя каким-то пассажиром с сезон­ным билетом, — говорит мне Рон Никкел на следующий день. — Разница лишь в том, что я езжу не на поезде. Мой мар­ш­­рут — в страну человеческой боли, а потом возвраща­­юсь назад, в нормальный мир. Вчерашний день мы провели в тюрьме среди человеческих страданий. Потом ужи­нали в ресторане с чинов­­никами, которые управляют этими тюрь­ма­ми. Этот парадокс буквально не дает мне спать. После каждой поездки я возвращаюсь домой совер­шен­но изму­чен­ным. Меня терзают многочисленные воп­ро­­сы, на кото­рые нет однознач­ного ответа. Как я могу слу­жить угне­тенным, возвещая Евангелие, и при этом одно­вре­менно мило общаться с теми, кто их угнетает? Этот воп­­рос пос­то­ян­но мучает меня”.

Как ни парадоксально, но полный крах пени­тен­ци­арной системы во всем мире оказывается самым большим благом для “Призон Феллоушип”. “Если бы мне пришло в голову на­пи­сать книгу о стратегии “Призон Феллоу­шип,” я озаглавил бы ее “Святое ниспро­вер­жение,” — го­­ворит он. — Можем ли мы ниспровергнуть мирс­кую власть, сот­рудничая с теми, кого эта самая власть отвер­гает — с зак­лю­ченными?

Создать эффективную, нормально действующую пени­тен­­­циарную систему не удалось ни марксистам, ни мусуль­манам, ни индуистам, ни светским гуманистам. Ни одна из предложен­ных ими схем не действует. Общество запирает заключенных в тюремные камеры, стремясь убрать их с глаз долой. Они слу­жат укором, их существование само по себе сви­­де­­­­­тельствует о слабости исправительной системы. Влас­ти разрешают священ­но­служителям посещать тюрьмы, счи­тая, что мы никак не можем ухудшить уже и без того безна­дежно плохую ситуацию. И там, за решетками, возникает цер­ковь Божия — в том пространстве, где этого менее всего мож­но было бы ожидать.

Право же, это новозаветная Церковь в самом чистом ее виде. В Чили, например, действует пять тысяч различных деноминаций и церковных групп. Пять тысяч! Но в чилийс­ких тюрьмах все христиане едины. Тюрьма стирает все при­вычные для нас конфессиональные, расовые и классовые различия”.

Рон разговорился. Чувствуется, что все это для него дав­но набо­­левшие темы. Он говорит, что тюремные власти открывают двери перед “Призон Феллоушип” даже в тех стра­нах, которые совершенно закрыты для окружающего ми­ра, в странах, где сам факт обращения в христианство вле­чет за собой смертный приговор. “Вся система тюрем­но­го зак­лю­­чения просто не срабатывает, и в отчаянии они обра­ща­ются к христианам”.

О таких богоугодных делах вы не прочтете в амери­кан­­с­ких журналах. Журналистов, прежде всего, интересуют тре­ния в церковной среде. Они увлеченно пишут о сканда­лах между евангельскими христианами, об убийствах дела­ющих аборты врачей, о протестах против папы Римского. Но ведь это не все — есть еще события и тенденции, которые происхо­дят и развиваются на уровне средних людей, более того, на уровне “ниже среднего”. В Северной Ирландии бывшие террористы Ирландской Республиканской Армии празднуют Вечерю Господню вместе с протестантами, кото­рых когда-то они поклялись беспощадно убивать. В госу­дарстве Папуа-Новая Гвинея христианское служение в тюрьмах возглавил бывший судья. Раньше он выносил при­говоры тем самым людям, которых теперь посещает в тюрь­ме во имя Христа.

Епископ Десмонд Туту однажды сказал, что западный мир ожидает “духовное банкротство,” если он не прио­б­­­щится к “нравственному капиталу” заключенных. У него есть серь­ез­­ные основания так утверждать. Многие из его дру­­зей — видные правозащитники, которые выступали в под­­держку чернокожих Южной Африки, провели за ре­шет­кой помногу лет. Туту считает их наследниками таких вы­дающихся деятелей, как Джон Буньян, Махатма Ганди, Мартин Лютер Кинг, Алек­сандр Солженицын и Федор Достоевский.

Интересно заметить, что одним из результатов хрис­ти­анс­­­кого служения в тюрьмах стала неповторимая воз­мож­­­ность служить и оказывать влияние на будущих мирских руководителей. Наиболее примечательный случай прои­зошел в конце 1970-х годов. Он ярко продемонстрировал, к каким результатам такая возможность приводит. В то вре­­мя Бенито Акино, видный деятель оппозиции, томился в филиппинских застенках. Исполненный ненависти к ре­жи­му президента Маркоса, он решил использовать время заключения для изучения марксизма.

“Охранники скармливали половину моего обеда соба­кам, а потом бросали остатки мне, — вспоминает Акино. — Я ненави­дел всех”. Его мать как-то передала ему замеча­тель­­­­ную книгу “Вновь рожденный,” написанную Чарлзом Кол­соном, осно­вателем “Призон Феллоушип”. Каким-то стран­­­­­­ным образом эта книга, исполненная надежды, глубо­ко тронула сердце Аки­но. Он искренне уверовал, и христи­анс­кая надежда помогла ему выжить в тюрьме. За годы зак­лю­­чения Бенито много размышлял. Плодом этих разду­мий стала его теория нена­сильственной революции.

Неожиданно в 1981 году Акино освободили. Президент Маркос разрешил Бенито вылететь в США, где ему должны были сделать операцию на сердце. Во время полета он совер­шенно случайно познакомился с Чарлзом Колсоном! Вот, как об этом вспоминает Колсон: “Я обра­тил внимание на этого человека с азиатским лицом, кото­рый очень пристально меня рассматривал. Затем он схватил меня за руку: “Вы — Чарлз Колсон! Ваша книга переменила мою жизнь”. Никогда не забыть мне нашего разговора. Вот, что сказал мне Бенито: “Наста­нет время, и я вернусь на Филип­пины. Может быть, я буду работать на правительство, а может быть, меня опять посадят в тюрьму. Как бы то ни бы­ло я открою там отде­ле­ние “Призон Феллоушип”. Такое обе­щание я дал Господу, когда вышел из тюрьмы”.

Прежде, чем покинуть Соединенные Штаты, Акино изу­чил жизнь Дитриха Бонхоффера. Этот посвященный хрис­­тианин вернулся в нацистскую Германию во время вто­рой мировой войны, полностью осознавая, чем ему это гро­­­­­­­­­­зит. Естественно, что Акино, который также решил вер­нуть­ся на родину, не дали даже выйти из аэропорта. Его застре­ли­ли военные, как только он появился на трапе само­ле­­­­та. Но предсказания Бе­­­ни­то сбылись. Спустя два с половиной года в ходе нена­си­ль­­­ственной революции, начало которой он положил, президент Маркос был отстранен от власти. А отделение “Призон Феллоушип” на Филиппинах работает чрезвы­чай­­­но успешно.

“Я передаю вам привет от ваших братьев и сестер во Хрис­­те из тюрем всего мира,” — в который раз говорит Рон Ник­кел, выступая перед очередной группой заключенных. Мы уже в Перу, и весьма трудно скрыть утомление от поездки по раз­ным странам — посещение тюрем, беседы с заклю­чен­­ны­ми, долгие вечерние встречи с добровольными работ­­­ни­ками христианского служения, посольскими служа­щими и чиновниками пенитенциарных служб. Лицо Рона Ник­кела за прошедшую неделю осунулось; выглядел он дос­та­­точно усталым.

Комната, в которой проходит наша сегодняшняя встре­­ча, примыкает к длинному ряду камер. Поэтому кроме шестидесяти заключенных, которые принимают непос­ред­ственное участие в нашей встрече, за нами со своих коек пристально наблюдают остальные осужденные. Тюрьма зас­тавляет человека привыкнуть ко всему: привычными ста­новятся несносная скученность, несмолкающий шум и гам, постоянно горящие электрические лампы, полное отсутст­вие возможности уединиться. В перуанских тюрьмах в каждой камере есть хотя бы туалет. Уни­таз распо­ложен в самом центре камеры, у всех на виду.

Большинство заключенных, собравшихся в комнате, оде­ты в спортивные шорты, на ногах шлепанцы. На них майки с самыми разнообразными, часто неожиданными и поэтому смешными надписями. Например, “Почтальон доставляет мол­ниеносно,” “Кто-то в Юте меня любит” или “Клуб жите­лей Лагуна-Бич”. Даже за колючую проволоку страны тре­ть­его мира легко проникают типичные лозунги Америки.

Сегодня Рон не рассказывает длинных историй. Ему хо­чет­ся проповедовать. “Знаете ли вы, что Иисус Христос был узником? — спрашивает сидящих перед ним заключенных. По выражениям лиц осужден­ных можно догадаться, что об этом они слышат впервые. — Да, я не оговорился. Именно так. Иисус пришел на землю, что­бы Бог мог испытать все, что мы переживаем здесь, в том числе и в тюрьме.

Понимаете ли вы, что значит, когда на вас доносят, когда вас предают, а затем отдают в руки властям? — Присутст­вующие энергично и понимающе кивают головами. Да, это им известно прекрасно. — Это пережил и Христос. Один из Его друзей предал Иисуса за совершенно жалкую плату. В те дни с правосудием дело обстояло примерно так же, как и сегодня. Во время суда над Иисусом власти нарушили все правила, ими установленные. Они несправедливо приговорили Его к смерти.

Когда Спаситель умирал на кресте, по обе стороны от Него уми­рали двое заключенных. Один из них издевался над Иису­сом: “Если Ты действительно Христос, сделай так, чтобы мы оказались на свободе!” Мне довелось беседовать со мно­­ги­­ми осужденными, которые именно так относятся к Богу. Я знаю, что у кого-то из вас сама мысль о Создателе вызы­ва­ет гнев. Вы не хотите слушать о Нем, пока не выйдете отсю­да. Однако другой узник, обреченный на смерть, совсем иначе относился ко Христу.... Он просто сказал: “Иисус! Я виновен, но Ты — невинный. Пожалуйста, вспомни обо мне в царстве Твоем”.

Так вот. Послушайте внимательно — во всей Библии лишь одному человеку было прямо обещано, что он попадет на небе­са. И пообещал это Иисус разбойнику, который совер­шил множество злодеяний в своей жизни; он не был крещен Спасителем и ранее, наверное, никогда не ходил в цер­ковь. Несчастный умер спустя совсем короткое время после того, как уверовал во Христа. Однако, этот разбойник сей­час на небесах. Иисус твердо пообещал ему это”.

Рон чувствует себя все увереннее. Обращаясь к ауди­то­рии, он много жестикулирует. Голос его крепнет. На ли­це уже нет следов усталости. Сейчас он напоминает мне черно­­­­­коже­го проповедника, который обращается к мало­грамотной аудитории. Сначала он излагает библейскую историю самыми простыми словами, а затем развивает ее бо­­­лее обстоятельно. “В жизни часто бывает так. Я спра­шиваю кого-то из моих друзей, не хочет ли он пойти вместе со мной и посетить тюрь­му, послужить добровольным ра­бот­­ником. Бывает, что в ответ я слышу: “Нет, Рон, спаси­бо за предложение, но я как-то боюсь идти в тюрьму. Мне не хочется быть среди воров и убийц”. Если дело обстоит так, то, действительно, такому человеку, наверное, лучше оста­вать­­ся дома. Да, кстати, и от небес лучше держаться по­даль­­ше, потому что я знаю навер­няка, что один разбойник сейчас на­­хо­­дится на небесах, собственно, немало прес­туп­ников и убийц!”

Собравшиеся заключенные заворожено слушают необы­­чайную речь священнослужителя. Рон обращается к Биб­лии. Он вспоминает те примеры, которые связаны с тюрьмами и узниками. На черной самодельной доске за его спиной можно прочесть слова из 2 Кор. 5:17: “Итак, кто во Христе, тот новая тварь; древнее прошло, теперь все но­вое”. — Повер­нув­шись, Рон указывает на них. Он рассказы­ва­ет о долгих ночах, которые провел в темнице апостол язычников. — Павел любил называть себя узником Иисуса Христа. Но как мог он написать о том, что человек пре­об­­ра­­­­жается, становится “новой тва­рью,” то есть, новым творе­­­ни­ем, когда сам он провел столько времени в жутких римских темницах? — Рон читает несколько текстов из пос­­ла­­ний Павла, написанных в тюрьме. Мы слы­шим яркие, убеди­тель­­­ные слова, слова счастливого человека. — Можно было запе­реть за решетками тело Павла, — говорит он, — но душа его была свободной”.

Уже около получаса Никкел проповедует осужденным, которые слушают его все более и более внимательно. Затем Рон начинает сам задавать вопросы. Один за другим заклю­ченные выходят вперед, чтобы рассказать, как Христос переменил их жизнь. Судя по реакции присутствующих, самой большой неожиданностью было выступление человека по имени Хуан. Опираясь на плечо Марии, добровольной участ­ницы мис­сии служения, сильно хромая, Хуан проходит вперед, чтобы поведать свою историю. Этот человек хорошо извес­тен всем заключенным. Он пользо­вался заслуженной славой неис­пра­вимого бунтаря. Хуан стал хромать после ожесто­чен­ной драки с надзирателями. Началась она с того, что он на­­бро­­сился на охранника. Другие надзиратели жестоко избили его, сломали руку и ноги, изуродовали лицо. Теперь взбун­товавшийся заклю­ченный, по сути дела, инвалид.

У Хуана хриплый грубый голос. Видно, что каждое слово стоит ему больших усилий. Вскоре становится ясно, в чем здесь дело. В свое время Хуан долго сидел в одиночной камере. Каким-то образом к нему в руки случайно попала банка с ДДТ, составом для уничтожения насекомых. Недолго думая, заключенный проглотил этот инсектицид. Надзиратели нашли его почти бездыханным. После той мрачной ночи Хуана стала навещать в тюрьме добро­воль­ная работница “Призон Феллоушип” по имени Мария. Цель ее была простой — оживить в нем интерес к жизни.

Неожиданно Мария прерывает рассказ Хуана, чтобы ска­зать несколько слов о себе. Еще одна трагедия. Оказы­вает­ся, этой христианке осталось жить совсем недолго — у нее обнаружили опухоль желудка. Операцию уже делать слишком поздно. Мария указывает на платок, которым по­вязана ее голова. После нескольких сеансов химио­терапии под воздействием радиации у нее выпали почти все волосы.

Когда Мария навестила его, Хуан лежал в тюремной боль­нице. Она сказала: “Как смеешь ты сам отнимать у себя жизнь, когда я сделала бы все, что угодно, лишь бы сохранить свою! У тебя нет такого права — твоя жизнь при­надлежит Богу”. Свидетельство этой женщины привело Хуана ко Христу.

В заключение своего рассказа Хуан обращается к осуж­ден­­ным с просьбой. Он знает, что вскоре для него наступят нелегкие времена, поскольку далеко не всем в тюрьме приш­лось по душе его обращение в христианство. Заклю­­чен­ные опускаются на колени. В молитве они просят об исцелении тела Хуана. Они молятся, чтобы Бог укрепил его веру и помог выстоять в испытаниях. Пока идет мо­лит­­ва, начальник тюрьмы ведет Рона и всю нашу группу в дру­гой блок. Там нас ждет еще одна группа заключенных в количестве шестидесяти человек.

Ближе к вечеру мы возвращаемся в гостиницу на такси в час пик. На улицах Лимы сплошные пробки. Есть время для раздумий и общения. Я решил поговорить с Роном о его про­­поведи. Мы знаем друг друга около двад­ца­­ти лет, но я никогда не ожидал услышать от него такую проповедь. Рон всегда казался мне человеком несколько ци­ничного склада ума. Как многие другие люди нашего поколения, он носит в своей душе шрамы, оставленные в юнос­ти пропо­ведниками-фундаменталистами. Общение с ними сделало многих из нас весьма недоверчивыми и скепти­ч­­ными. Я спра­ши­ваю своего собеседника, что же, собст­вен­но, пере­менилось?

“Когда я решил заняться этим служением, у меня уже была профессиональная подготовка криминолога. И, ес­тест­­в­енно, я старался использовать в этом деле накоп­лен­ные знания. Постепенно я пришел к выводу, что ответ на проб­­лемы исправительных заведений лежит не в том, как до­биться социальной реабилитации заключенного, но в полном изменении всей личности осужденного. Поначалу я как-то затруднялся говорить: “Христос поможет вам раз­ре­шить все ваши трудности,” хотя и понимал, что именно так и обстоит дело. С детства я знал многие фразы, которые основательно поистерлись, которые стали штампами и потеряли свой изна­чальный смысл. Но как ни парадок­саль­но, сами заключенные вновь оживили эти слова, вернули им смысл. Они подтвердили подлинность и жизненность того учения, которое в недавнем прошлом было для меня как бы упражнением для ума. Именно осужденные проде­мон­ст­­рировали, что и в наше вре­мя есть место для самой что ни на есть живой веры.

Иисус называет блаженными тех, кто беден и плачет, кто бедствует и голодает; тех, кого ненавидят и выбра­сы­ва­ют на обочину общества, кого люди постоянно нещадно оскор­б­ляют. Ведь, в сущности, все эти слова с полным основа­нием можно отнести ко многим из тех заключенных, которых я знаю. Однако можно ли их действительно счи­тать благо­словенными и счастливыми? К собственному удивлению, я обнаружил, что да, можно. Невероятно, но само состояние крайней бедствен­ности делает человека осо­­бен­но восп­риим­чивым к благодати Божией, раскрывает его душу и помогает принять Христа. Эти люди обра­щаю­тся к Богу и Святой Дух наполняет их сердца. Совершенно не случайно, что Джон Буньян написал свою книгу “Пре­изобилующая в предво­ди­теле грешников благодать” имен­но в тюрьме.

Самая лучшая реабилитационная программа может только вселить в человека надежду на будущее, на то, что жизнь его переменится, когда он выйдет из тюрьмы. Хрис­тос же предлагает человеку надежду на будущее, кото­рая непременно осуществится. Эта надежда дается всем, даже тем, кого приговорили к смертной казни. Мало того, Христос дает надежду-реальность, которую можно ощу­тить в насто­я­щем. Он способен наполнить человеческую жизнь смыслом, даже если ему придется провести не один год в самых ужас­ных тюремных условиях. Я знаю об этом не по­наслышке, ибо очень часто видел это своими глазами.

В компьютерной промышленности есть такой термин: “испытание на выносливость”. Инженеры создают новое заме­чательное оборудование: оптические сканеры, монтажные платы, ПЗУ дисководы.… Но при этом всегда возникает вопрос: насколько надежной окажется продукция, когда ею будут пользоваться потребители? Что произойдет, если вот этот узел случайно упадет со стола? Сломается ли он или будет после этого работать? Для Рона таким испытанием его веры на вынос­­ливость стали тюрьмы. Собственно, там вера чело­века подвергается суровому испытанию каждый день. Это испытание предстоит пережить и Хуану, перуанцу, обра­тив­­шемуся ко Христу после неудачной попытки само­убийст­ва. Следующие несколько недель должны показать, насколько адекватной окажется вечная истина Евангелия.

Есть люди, которые испытывают значимость еван­гель­с­кой истины в университетских аудиториях в ходе дебатов по воп­росам богословия и апологетики. Другие сопоставляют воздействие христианства и его ценности с другими великими религиями мира. Однако Рон Никкел просто посещает тюрь­мы. Там он нашел сферу наивыс­шего испытания для таких понятий, как прощение, любовь и благодать. Там дейст­вительно можно узнать, воистину ли Христос жив или все это одни лишь пустые слова.

Я прошу Рона рассказать мне о своих опытах, которые он пережил, посещая другие тюрьмы, где господствуют бес­человечные, чудовищные условия для существования. Отправляясь в эту поездку, я прежде всего хотел узнать о том, как удается заключенному сохранить веру в совершенно экстремальных условиях. Мы побывали в ужасных тюрьмах Чили и Перу. Вне всяких сомнений, лица уверовавших осужденных выражали радость. Но можно ли сказать, что такая ситуация типична для узников всего мира? При­ходилось ли Рону побывать там, где у заключенных не оста­лось ника­кой надежды вообще? Какое испытание было самым тяжелым для осужденного?

На какой-то момент Рон задумывается. Потом начи­на­ет свой рассказ о том, как они с Чаком Колсоном посетили тюрь­­му строгого режима в Замбии. Их “гидом” был быв­ший заключенный по имени Него. По его словам, внутри об­­­щей тюрьмы есть еще так называемая “внутренняя тюрь­­ма,” в которой содержатся самые опасные преступ­ни­ки. К великому изумлению Него, один из надзирателей согла­сился показать Чаку и Рону эту внутреннюю тюрьму.

“Перед нами было похожее на клетку стальное поме­ще­ние, затянутое металлической сеткой. Внутренняя часть клетки разделена на камеры, которые выходят на цент­раль­ный двор площадью пятнадцать на сорок метров. Двад­­­цать три часа в сутки заключенные находятся в пере­пол­ненных камерах. Они настолько малы, что люди вы­нуж­дены спать по очереди, потому что места на полу не хва­тает. Всего один час в сутки выделяется на прогулку, ког­да заключенные могут походить по внутреннему дворику. В таких камерах Него провел двенадцать лет.

Подходя к внутренней тюрьме, мы видели десятки глаз, смотревших на нас из-под стальных ворот, где была небо­льшая щель. Когда же ворота открылись, на нас пахнуло совершенно непереносимой вонью. Никаких туалетов там не было вообще — заключенных принуждали оправляться прямо в алюминиевые миски для еды. Палящее африканское солнце беспощадно накаляло стальные стены тюрьмы. Я едва мог дышать в этой удушливой, невыносимой для человека атмосфере. “Как могут люди вообще выживать в таком месте?” — невольно на­пра­­­­шивался вопрос.

Так вот, слушайте, что произошло дальше. Когда Него рас­сказал заключенным, кто мы такие, узники запели. Исполнялись чудесные христианские гимны. Пели они очень слаженно и красиво, на четыре голоса. Него прошептал мне, что из стоящих перед нами узников тридцать пять — смертники. Они приго­ворены к смертной казни и скоро будут казнены.

Меня потряс разительный контраст между спокойными, уми­ротворенными лицами этих людей и ужасом всей той об­ста­новки, в которой они находились. На задней стене по­­ме­­­щения я разглядел прекрасно выполненный углем рису­нок на стене. Он изображал распятого на кресте Иисуса Хрис­та. Наверное, художнику понадобилось много часов, что­бы нари­совать его. Меня совершенно потрясла мысль, что Христос был с ними здесь в этом аду. Спаситель раз­де­лял страдания этих людей, Он давал им достаточно радости, что­бы петь в этом жутком месте. Это было как откро­­вение для меня.

Планировалось, что я выступлю перед узниками, что я ска­жу им какие-то слова, которые будут способствовать ук­реп­­­­лению их веры. Но я смог лишь пробормотать короткое при­ветствие. Учителями были они, а не я”.